Невиновные в Нюрнберге - Страница 91

В общем шуме никто не слушал красивую пани Дороту, да она и не искала слушателей.

— Мой муж категорически утверждает, что главная проблема — германский вопрос, а я все время думаю о возвращении в Польшу.

— Наша цель — отнять страну у большевиков, — упрямо повторял все тот же молодой человек и снова с печальным выражением на лице хватал ртом воздух.

— А я бы вернулась…

Я не знала, ко мне ли обращается пани Дорота или к кому-то другому, с кем разговаривала до меня.

Я была зла на себя. Каким ветром меня сюда занесло?! Что за идея ходить в гости к совершенно незнакомым людям. Вежбица куда-то исчез. Мое чувство отчуждения усиливалось, мучило и раздражало, как сыпь на коже. Я решила незаметно уйти, пока не зажгли большую люстру. Было темновато и жарко, мне хотелось как можно скорей вырваться отсюда. Я наблюдала за окружающими взглядом преступника, поджидающего случая. Наконец встала. До двери всего четыре шага, дальше идет заваленный пальто коридорчик. Осторожно, чтобы не обратить на себя внимания, я приоткрыла дверь и попала в объятия осыпанного снегом Вежбицы, он крепко сжал меня и расхохотался.

— Я заморозил бутылку шампанского. Это будет великолепный сюрприз! — гремел он, пытаясь привлечь меня к себе и заглянуть в глаза, словно хотел убедиться, действительно ли я считаю это великолепным сюрпризом.

— Неужели снова пошел снег? А я ухожу, — заявила я, стараясь высвободиться из его рук, но пальцы Вежбицы по-хищному крепко держали меня, не выпуская.

— Дорота умывалась бы слезами, — говорил он, радостно смеясь. — Сама судьба указывает вам надежнейшее место под солнцем — истосковавшиеся сердца земляков. Не надо спорить с судьбой. Дорота — прелестная хозяйка, зачем ее огорчать?

Без энтузиазма я вдыхала табачный запах, мое спонтанное «бр-р-р» вызвало очередной прилив веселья.

— Я и сам сюда шел без особой охоты, а теперь вижу, что мне надо еще и гостей пани Дороты сторожить. Разве что мы вместе смоемся отсюда? Снег снова сыплет, как в Польше в рождественский вечер. Вдвоем брести среди сугробов!! Значит, как? Сматываемся или входим?

— Я ухожу. Но одна.

— Вы убегаете? Почему? Ну почему? Дорота, на помощь!

— Пустите меня.

— Чуть позже мы сбежим вместе. Уже сейчас здесь кругом полное безлюдье, одинокой женщине рискованно. Зачем подвергать себя опасности?

— Вы шутите! Девятнадцатый век давно прошел и не вернется. И война позади.

— Советую вам, дорогуша, запомнить: акт о капитуляции подписывали не все. В окрестностях Нюрнберга многие до сих пор живут по законам военного времени. Особенно под покровом темноты. И я не хочу утверждать, что это нравится только немцам. Если бы на вашем месте была моя связная, я ее ни за что не пустил бы одну. И вам тоже не советую рисковать.

— Я добралась сюда сама. В оккупацию и то не боялась. Нюрнберг кроткий, как барашек.

— Но где гарантия, что вы благополучно доберетесь, на улице темнотища, хоть глаза выколи.

Я заколебалась.

— Ну так как же выбраться отсюда незаметно? Вызвать машину из «Гранд-отеля»? Здесь есть телефон?

— Давайте-ка выпьем чего-нибудь покрепче? Идет? С вами это будет куда вкуснее. Я хочу попытаться найти хоть нескольких своих товарищей, разузнать кое-что о людях, расспросить о моей связной, о нашей части. А потом можем уйти.

— Хорошо. Выпьем, — согласилась я. — Но вы сейчас сами убедитесь, что там за столом не слишком приятно.

Мы вернулись в комнату, где было все так же сумрачно и еще шумнее, чем раньше. Себастьян присвистнул сквозь зубы, одобрительно покачав головой.

— Хо-хо-хо! — пробормотал он и потер ладони. — Парочку бутылок тут уже осушили. Ну ладно, поглядим, у кого голова крепче. Чем можно угоститься? Чем тут кормят?

Подчеркнуто любезно он поцеловал руку хозяйке дома и повторил свой вопрос:

— Чем тут кормят? Где взять тарелку?

Я молчала. В горле Вежбицы клокотал смех.

— Ну вот! Немцы приучили моих земляков к светомаскировке. Им даже понравились застолья впотьмах. Люди! Вы что, не заметили, что уже давно стемнело!

Зачем я вернулась? Все чужие. Все чужое. Чужой капитан Вежбица, чья серебристая грива в сумраке перестала быть завораживающим ореолом. Исчезла нашивка «Poland» на рукаве.

— Присаживайтесь. Что будете пить? Моя связная выбрала бы чистую. А вы?

— Суп из крапивы, — ответила я, сама себе удивляясь.

— Хо-хо-хо! Теперь я понял, что вас мучает. Тем более надо сразу опрокинуть рюмочку. Водка все растворит, поверьте мне. Немного женщин понимают и ценят это.

— На свете было бы слишком прекрасно, если бы рюмка или даже литр водки могли растворить человеческую боль.

Я внимательно присмотрелась к своему собеседнику, его хищные глаза странно блестели.

— В полумраке легче разговаривать, они знают, что делают, — прошептал он, пододвигая сверкающие рюмки. — За исполнение желаний! До дна! За персиковые сады! За встречу с самыми близкими!

Я прикрыла глаза.

Вежбица наклонился ко мне.

— Что случилось? Почему вы не пьете?

Полумрак позволил мне спрятать неожиданно сведенные судорогой губы. Совсем тихо я ответила:

— Не знаю. Последние слова вашего тоста — о самых близких — причинили мне боль.

Вежбица крепко сжал горячей рукой мое запястье.

— Да. Понимаю. Ну, выпьем. Залпом! Вишневка на меду. Это чудо! Фирменный напиток хозяев. Вы сами убедитесь.

— Водка с пчелами? Это она растворяет боль?

— Иногда ужалит изнутри какая-нибудь рассерженная пчела, яд сразу проникает в мозг, напрочь выжигает всевозможный мусор. У вас, я полагаю, внутри мусора нет, а вот у меня…